В нарисованной двери щелкнет ключик.
Хочешь — верь, дружок, а хочешь — не верь…
Всё с сегодняшнего дня будет лучше.
Будет всё гораздо лучше теперь.

Там, за пыльною чуланной завесой,
За разбитым в три дощечки крыльцом,
В театре маленьком сыграем мы пьесу.
Безусловно — со счастливым концом.

В небе пасмурном улыбчивый лучик
Говорит нам, что не вечны дожди.
Всё с сегодняшнего дня будет лучше —
Это к бабке даже ты не ходи!

Запятую и две карие точки
Рисовал я для тебя — погляди!
Мы родим с тобой красивую дочку —
И красивое ей имя дадим.

Знаю — выпадет счастливый нам случай.
Я ж не зря жевал в трамвае билет…
Всё с сегодняшнего дня будет лучше!
Будет лучше всё — сомнения нет!

Улыбаются мне люди на Невском.
Значит — точно нам должно повезти.
Эта песенка — почти SMS-ка.
SMS-ка из двух слов: «Не грусти!»

Не ступить в эту воду дважды.
Даже, если устав от жажды,
Ты на берег пришел однажды,
Где тому уже тридцать лет
Ты был счастлив нехитрым счастьем,
Жизнь еще не деля на части…
Да чего уж… Тогда отчасти
Нам казалось, что смерти нет.

Здравствуй, мой пионерский лагерь!
Здесь флагштоки забыли флаги.
Кто мы были тогда? Салаги
Самой лучшей большой страны.
Неуклюжие оборванцы,
В попасть лет не спеша сорваться,
Были счастливы, что есть танцы
И отглаженные штаны!

Поиграть предлагает время
В догонялки. Лысеет темя.
Но — сквозь годы — я все же с теми,
Кто не может забыть слова
Тех немного наивных песен,
Где финал хорошо известен,
Где все счастливы, мир — чудесен
И открыты все острова…

Где вы, бывшие запевалы?
Нас поменьше. Но всё ж — не мало.
Пусть нас жизнь по углам бросала,
Чтоб нам хором уже не спеть, —
Мы, проплешины вскинув гордо,
Грянем дружно, срывая горло!
В этих песнях былые горны
Разольют над страною медь…

А под утро придет усталость —
Как расплата за нашу шалость.
И не то, чтобы это старость…
Но других вариантов нет.
Не ступить в эту воду дважды,
Даже, если устав от жажды,
Ты на берег пришел однажды,
Где тому уже тридцать лет…

«Сегодня над всеми летают ангелы. И над Вами — тоже...»

Вновь Зимний музыкант играет на трубе.
И, стало быть, пора, обзаведясь билетом,
Сесть в поезд, что идет из точки СПб
Куда-то в точку А, затерянную где-то.

В холодное окно смотреть, как острова
Неведомых платформ плывут в туман белесый.
И рифмовать любовь в наивные слова.
И думать о тебе всю ночь под стук колесный.

И вспомнить невпопад, что нынче Рождество.
Волхвы бредут сквозь ночь с нехитрыми дарами.
Свет зябнущей звезды — как будто волшебство —
Вдруг различить в окне, как в золоченой раме.

И в этот самый миг, не сдерживая слез,
Поверить, что пейзажи за стеклом прекрасны,
Что череда минут, и череда берез,
И череда небес сегодня не напрасны…

И, погасив к утру дрожащий тусклый свет,
Забыться наконец отрывистыми снами.
И видеть мир, где я… И дым от сигарет.
И видеть мир, где ты… И ангелы над нами.

Под откосом насыпи железнодорожной
На разбитом ящике стол накрыт давно.
Скромная идиллия в пыльных подорожниках:
Триста грамм «любительской», крепкое вино.

Два влюбленных существа два часа уж празднуют
Праздник тот, что ведомый в мире им одним.
Поводы для праздников, согласитесь, разные…
Ну, а вот сегодняшний — важен только им.

Два влюбленных существа… Рады познакомиться!
Саше — сорок с небольшим. Гале — тридцать семь.
Солнце в кроны тополей незаметно клонится.
И портвейн в бутылочке кончился совсем.

Их знакомству три часа, но любовь их сильная.
Душный вечер, ты с людьми чудо сотворил.
Саша Гале говорит, что она красивая.
Слов таких еще никто ей не говорил.

Галя — опытный маляр. Саша — сварщик опытный.
В сердце Гали сваркою растопил он лед.
«Может, поцелуемся?» — говорит он шепотом.
Шутит Саша или нет — Галя не поймет.

Мимо мчатся поезда следования дальнего
В адлеры с анапами, в ялты на моря.
Поездам невольно вслед смотрят Саша с Галею.
Ничего названья мест им не говорят.

Пассажирам поездов кажется, что люди пьют.
Саша с Галею для них — только вид в окне.
Стол газеткою накрыт в тополях под насыпью.
Поезд мчится дальше — и Саши с Галей нет.

Может, в рифму будет жизнь. Может, будет прозою.
Может, вечер в тополях повторится вновь.
…Гале снится, что она в новом платье розовом.
Вот какие чудеса делает любовь!

Я ей песенки когда-то посвящал.
Она думала всю жизнь играть Джульетт.
А теперь она — специалист по щам
и эксперт особый в области котлет.

Ну, подумаешь… Прошло пятнадцать лет.
Жизнь, как обувь, за сезон нельзя сносить.
Только тех, кем были мы — в помине нет.
Где искать нас — прошлых — некого спросить.

Время кутает нас в пледы не спеша.
Мы не ездим, как в растаявшем году,
беззаботно золотой листвой шуршать
в Царскосельском засыпающем саду.

Она думала всю жизнь играть Джульетт.
Что ж… Не вышло… А теперь упущен срок.
Мы зубрим с тобой уже пятнадцать лет
взрослой жизни неосвоенный урок.

Всё-то в жизни перепуталось хитро.
Ты не то находишь, что всегда искал.
Наша встреча в раннем поезде метро
обозначит возраст лучше всех зеркал.

Эй, без паники — живи себе, живи,
постигая мудрость кулинарных книг.
Отголоски нами прожитой любви —
Только шепот, только строчка, только миг…

Тридцать семь квадратных метров.
Тридцать семь квадратных метров.
Тридцать семь квадратных метров.
Стены, пол и потолок.
Незатейливая клетка.
В рваном паспорте отметка.
Тридцать семь квадратных метров —
это родина, сынок.

Здесь, в коробочке бетонной,
стены — словно из картона.
Если вдруг услышишь стоны —
то на помощь не зови.
Всё равно помочь не сможешь.
Жутковато? Ну так что же?
Звуки смерти так похожи
на дыхание любви.

И узорчик на обоях
насмерть вызубрен тобою.
Называй своей судьбою
жизни тлеющий уклад.
Что досталось — то досталось.
Может, кто-то скажет: «Малость».
Не дави, дружок, на жалость!
Будь и этому ты рад!

Узнавай в лицо соседей.
И довольно! Хватит бредить!
Никуда он не уедет,
самокат похожих дней.
И привычным жестом кротким
Брось яйцо на сковородку.
Если грустно — выпей водки.
Если весело — не пей.

Не старайся! Всё без толку!
В кожу въелась, как наколка,
эта жизнь. Возьми-ка с полки
пьесу Горького «На дне».
Просто прелесть, что за лица!
Может, опыт пригодится.
Думай, прежде чем родиться
в этой сказочной стране.

Тридцать семь квадратных метров.
Тридцать семь квадратных метров.
Тридцать семь квадратных метров.
Стены, пол и потолок.
Незатейливая клетка.
Пустячок — а держит крепко.
Тридцать семь квадратных метров —
это родина, сынок.

Разговариваю я, разговариваю…
Эту ночь, как будто боль, заговариваю…
Словно Кай осколки льда в слово складывает —
Так и я шепчу слова. Только вот сладу нет.
Жгу настольный тусклый свет, разговариваю…
От бессонницы отвар я завариваю.
Из неспетых слов и из ненаписанных строк —
Как велит мне ремесло — заплетаю венок.

Словно вздох еще без слов, словно чистый листок,
Первой белая строка заплетется в венок.
Словно сорок лет назад только начат мой век,
Словно мокрым следом лет не истоптан мой снег.
Следом синяя строка — глубока, как река —
Это за руку меня держит папы рука.
Эту реку не проплыть, не пройти ее вброд.
И строку на клочья рвет бурный водоворот.

Следом черная строка — словно черный острог.
Клети черные из прутьев оборванных строк.
И сиротством обернется та жаркая ночь.
И никто на целом свете не сможет помочь…
Мы усвоили давно — не бывает чудес.
Но откуда-то — наверное, с белых небес —
Снова белая строка заплетется в венок.
Это папа говорит: «Как живется, сынок?»

Как, сынок, живется там, на далекой земле?
Есть ли свет в твоей душе? Есть ли хлеб на столе?
Не сердись, что, не прощаясь, однажды ушел.
Здесь не страшно. Лишь бы знать, что с тобой — хорошо…
Я глотаю терпкий дым тлеющих сигарет.
Электрической свечи до рассвета жгу свет.
Эту ночь, как будто боль, заговариваю…
Разговариваю я, разговариваю…

Сюжет не нов. Кино, увы, старо…
Но где нам взять историю иную?
По будним дням он ездит на метро
С «Проспекта Ветеранов» на «Сенную».

И каждый день в вагоне узнает
Он ту, что ездит с ним одним маршрутом.
Уже пять лет в душе его живет
Роман длиною в тридцать две минуты.

День остыл.
Разведены мосты.
И дома
Ватой укрыл туман.
Город проснется —
И вновь начнется
Странный роман

Она… И в самом деле — кто она?
Наверное, во встречу с принцем верит…
Наверное, она разведена…
Так кажется ему, по крайней мере.

Он за неё её придумал жизнь.
И в этой жизни стал героем главным.
И метрополитена виражи
Судьбу его раскачивают плавно.

Дрожит на лицах тусклый белый свет.
В её лице он знает признак каждый.
Он смотрит на нее уже пять лет,
А смог заговорить всего однажды.

Он ей сказал, не поднимая глаз:
«Простите, Вы выходите?..» — И это
Затмило сотни знаменитых фраз
Любовников великих и поэтов.

День остыл.
Разведены мосты.
И дома
Ватой укрыл туман.
В снах разноцветных
Пишется этот
Странный роман.

История не кончилась ничем.
Поверьте, что бывает так порою.
Она не засыпает на плече
У нашего подземного героя.

С «Проспекта Ветеранов» много лет
По будним дням привычно поезд мчится.
И странный повторяется сюжет.
А жизнь — она, увы, не повторится…

Он приходит ночью, если ночь темна.
Он уходит утром — только лишь светает.
Так всегда бывает. И она не знает,
Когда он вернется. Вновь она — одна.

Остается в доме запах табака
И цветок в стакане на столе в гостиной.
И поверить трудно, что вчера гостил он,
Коль табачный запах тает в сквозняках.

И она не знает, как зовут его.
Он приходит ночью, если ночь кромешна.
Он уходит утром. И она, конечно,
ждет его прихода, словно волшебство.

И когда по крышам слышен капель звон —
Он возникнет ночью из дождей дрожащих.
Говорят подруги: «Он не настоящий.
Покажи хоть что-то, что оставил он…

Ну, хоть фотоснимок, где в руке — рука…
Чем существованье ты его докажешь?
Покажи хоть что-то…» Ну а что покажешь,
если даже запах тает в сквозняках?

И однажды ночью, когда лег он спать,
от его рубашки очень осторожно
пуговицу режет сталь портновских ножниц,
чтоб могла хоть что-то людям показать.

Он курил, проснувшись, больше, чем всегда.
Он ушел под утро. Он сказал: «Светает…»
Так всегда бывает. Но она не знает,
что он не вернется больше никогда.

Такое время… Мутная заря
Вползает в дом сквозь занавесок щелку.
И вытравила краски октября
Вдруг выпавшая с неба снега щелочь…
Такое время… Даже вкус потерь
Привычным стал. И оттого — он пресен.
Что остается мальчику теперь,
Кроме его нелепых грустных песен?

Такое время… Научай детей
Не доверять огульно тем, кто рядом,
И стороною обходить людей
С чуть водянистым и бесцветным взглядом…
Не трать зря сил. Под тяжестью небес
В стогу соломы не сыскать иголки.
Жди — что угодно… Только — не чудес.
Здесь сказки есть — но все о сером волке.

Такое время… Если можешь — спи.
Ешь мясо только сильно проперченным.
На черный день ты денег не копи.
Не различишь — который из них черный.
Порой себя ты чувствуешь чужим…
Не думай слишком пристально про это!
Не вписывается — бывает — жизнь
В масштаб национального проекта.

Такое время… Дальше что — Бог весть!
А посему — смотри на вещи просто!
Дыши ветрами. Здесь у нас норд-вест.
И время есть до нового норд-оста.
Такое время… Воя на луну,
Я всё же называть не перестану
Своей Отчизной странную страну,
Под Гимн которой никогда не встану…

Небо серым облаком залатано.
Мокрый снег над городом идет.
Женщина в окне. Глаза заплаканы.
Ничего… Работа подождет…
Вот напасть… Всё плачется и плачется…
Вроде никакой и нет беды…
Ничего. Под пудрой быстро спрячутся
Этой женской слабости следы.

Смотрит на пейзажи грязно-снежные…
Столько лет прошло, а между тем —
Как бы ни старалась — всё по-прежнему
Этот город ей чужой совсем.
Сетовать грешно на край завьюженный.
Привечал он женщину не раз…
Но из детства звезды неба южного
Ей некстати вспомнились сейчас…

Что за пять минут с работой станется?
Хоть не курит — можно закурить.
Сигаретой тонкою затянется.
Только не с кем ей поговорить.
Столько лет в плену у одиночества
Хочется по-бабьи ей повыть…
Все зовут по имени и отчеству.
Все — буквально — с женщиной на «Вы».

Некому сказать, что тяжкой ношею
Сын ей стал. Что раной ножевой
Каждый его шаг. И по-хорошему —
Лишь бы знать, что он еще живой.
Ни мытьем вины не снять, ни катаньем.
И не утопить вины в вине…
Женщина в окне. Глаза заплаканы.
Женщина в окне. И снег в окне.

Всё. Пора. В оконном отражении
Женщины дрожащая рука
Поправляет мелкими движеньями
Узелок нашейного платка.
Небо серым облаком залатано.
Привкус табака на языке…
Нелегко живется губернатору
В северном российском городке.

Наш Бог близорукий всем будущим детям
На выцветшей карте рисует дома.
Одним выпадает жить в солнечном свете.
Другим выпадает жить там, где зима.
Нам выброшен жребий от Бога и века
Года проживать в крае блеклых чудес —
Над мутной поземкой колючего снега,
Под выцветшим солнцем холодных небес.

На выпавший случай напрасно не сетуй…
Да, странности есть у родной стороны.
Названия «Выра», «Пыри» или «Сетунь» —
Как только привыкнешь, — не так уж страшны.
Скрипит неуклюжая наша телега
Сквозь зыбкие топи, сквозь выжженный лес —
Над мутной поземкой колючего снега,
Под выцветшим солнцем холодных небес.

Мы, как подобает, приучены с детства
Под серым дождем бесприютно дрожать,
Любить небогатое наше наследство
И счастья синицу в ладонях держать.
Но хочется всё же — как в пропасть с разбега —
Наверное, мысли нам путает бес —
Сбежать от поземки колючего снега,
От низкого солнца холодных небес…

Наш Бог близорукий всем будущим детям
На выцветшей карте рисует дома.
Одним выпадает жить в солнечном свете.
Другим выпадает жить там, где зима.
Но, видимо, в гости он ждет человека,
Чей путь в бездорожье почти что исчез —
Над мутной поземкой колючего снега,
Под выцветшим солнцем холодных небес.

Влечет в суету вокзала
Нас, как мотыльков к огню…
Прощаясь, ты мне сказала:
«Я вечером позвоню».

И вечер спешил навстречу,
И поступь его легка.
Что делал я в этот вечер?
Я ждал твоего звонка.

И город мерцал огнями,
А утром тушил огни.
И время мелькало днями —
В неделю сложились дни.

И, может быть, от безделья
Просилась к строке строка…
Что делал я всю неделю?
Я ждал твоего звонка.

Уж так повелось на свете —
У времени скорый бег.
И как-то на радость детям
Умыл землю первый снег.

Подошвами снег замесят.
Заметят — зима близка.
Что делал я целый месяц?
Я ждал твоего звонка.

…Давно уже спим ночами.
И мода давно не та.
Привыкли давно к молчанью.
Лишь рвутся стихи с листа.

За окнами — непогода.
Я грею в руке бокал…
Что делал я эти годы?
Я ждал твоего звонка.

И, падая, ветром срезан,
Последний листок дрожит…
И прожит уже отрезок
Длиною всего-то… в жизнь…

Лишь нота одна не спета —
Загадочна и тонка…
Что делал я в жизни этой?
Я ждал твоего звонка.

Сахарной ваты съедены тонны.
Сделаны фото с глупой мартышкой.
Счастливы мамы. Рады детишки.
Выметут звезд конфетти из картона.

Выпущен воздух из пестрых батутов.
Ловко с манежа содрана кожа.
Праздник окончен. И через минуту
Цирк уезжает. Клоуны тоже.

Скрипки в чехлы убирает оркестр.
Шарик зеркальный метелью не кружит.
Строгий инспектор манежу не нужен.
В саван матерчатый прячутся кресла.

Гибких трапеций смотаны нити.
В кассе билетной баланс подытожен.
Праздник окончен. Уж извините —
Цирк уезжает. Клоуны тоже.

Пусто в гримерках. Закрыты буфеты.
Клетки зверинца моют из шлангов.
Мальчик несет бутафорскую штангу
в автомобиль гастролера-атлета.

Кролик в цилиндр больше не спрятан.
Спящих пожарных шум не тревожит.
Гаснут софитов пестрые пятна.
Цирк уезжает. Клоуны тоже.

Выйдем из праздника в серую слякоть.
Вот и еще день один нами прожит.
Цирк уезжает. Клоуны тоже.
И почему-то хочется плакать.

Словно листву, разнесет хмурый ветер
нас по домам. Дождь в окно постучится.
Спите спокойно, взрослые дети!
Вам обязательно клоун приснится…