Чужой человечек среди многочисленных жен,
Среди ненадежных друзей и страны бестолковой…
Ах, что для тебя я могу еще сделать «такого»?
Да — что бы ни сделал! — ты все-таки скажешь: «Пижон!»

Ну разве не прав я? По совести только скажи.
Мы слишком устали, бездомно скитаясь по миру…
Ты хочешь — мы купим тебе в старом доме квартиру?
Не ради пижонства, а ради того, чтобы жить.

Морозный наш город неоновым светом прожжен.
И люди вокруг пахнут «шипрами» и нафталином…
Ах, как бы сейчас оказаться с тобою вдали нам!
Но — где бы мы ни были! — все-таки скажешь: «Пижон!»

Лишь только светает — а ты уж бежишь в институт.
Ладони не греют чуть-чуть посиневшие губы…
Ты хочешь — мы купим тебе настоящую шубу?
Не ради пижонства, а только лишь против простуд.

Я «Кэмэл» не буду курить. И продам свой «Пежо».
«На всех, на прохожих, похожий!» — подумает каждый.
Чужой человечек, ну что ты на это мне скажешь?
Но ты все равно повторяешь упрямо: «Пижон!»

Ну ладно! Пижон так пижон. Не исправить. И вот
Я снова такой, как всегда — беспокойный и странный…
Ты хочешь, тебе покажу я далекие страны?
Не ради пижонства… А ради… Не знаю — чего…

Чужой человечек… «Привет!», «Как дела?» и «Пока».
Сама понимаешь, пижоны не требуют много!
Домой возвращаюсь… И, скинув свой плащ за порогом,
Я жду за пижонство в награду хотя бы звонка…

А дальше… Пижонь — не пижонь и зови — не зови —
Все будет, как будет!.. О, Господи! Что же со мною?..
Ты хочешь, чужой человечек, моей стать женою?
Не ради пижонства, а только лишь ради любви.

Покамест, вроде, живы…
А через пару лет
Мне б зернышком инжира
Проснуться бы в земле.
На свет пробиться смог бы,
Чтоб через пару лет
На ветвях зрели смоквы,
Вкусней которых нет.

И из земли, из жирной,
На солнце, на восток
Растет росток инжира —
Трехлистый мой росток.
С утра роса, не тая,
Ложится на листок.
И пчелы прилетают,
Целуют мой цветок.

Хоть потеряться можно
В тени больших садов —
Вам цвет узнать не сложно
Сиреневых плодов.
Сорвут их? Ну, так что же?
Ведь мне совсем не жаль
Отдать тебе, прохожий,
Мой первый урожай.

Покамест, вроде, живы…
А через пару лет
Мне б зернышком инжира
Проснуться бы в земле.
Ну что быть может лучше,
Чем в будущем пути
Негорестная участь —
Смоковницей расти?

Твердят мне: «Ты серьезно?
Все это неспроста…
Ну, ладно бы березой
Хотеть когда-то стать…»
Нет, не бешусь я с жиру.
Не надо мне врача…
…С вареньем из инжира
Ты пить любила чай.

Не пиши мне долгих писем, не пиши.
Если честно — я и адрес поменял.
Я живу теперь, дружок, в такой глуши,
Что навряд ли почтальон найдет меня.

Не сердись, дружок, за этот переезд.
Мне отсюда стало многое видней.
Ничего! Не выдаст Бог, свинья не съест!
Не слыхал, чтоб кто-то здесь держал свиней.

Жаль вот только, что неважный я поэт.
А иначе б — рассвистал на сто ладов,
Как здесь вечер красит сосны в синий цвет.
Не поверишь — в самый синий из цветов!

Ворох строчек, накопившихся за год,
Собираюсь разобрать. Да все — никак.
Хоть всего одна осталась из забот —
Не забыть набрать воды у родника.

Без гостей, без новостей и без газет —
Непривычно. Но не так уж тяжело.
Не пиши мне. Не ищи мой легкий след.
Выпал снег — и все следы позамело.

Я не жду тебя! Забыт людьми перрон.
Редкий поезд сонно прячется во тьму.
Не пиши мне! Что написано пером —
Будет помниться. А это ни к чему.

Не пиши мне, дорогой мой человек.
Здесь навряд ли почтальон найдет меня.
Только слышно, как неслышно кружит снег…
Да доносится собачая брехня…

Капельку похож балаганчик
На такой смешной баклажанчик.
Фиолетовая повозка —
Ткань ее протерлась до лоска.

Катится она по дорожке.
Пыль садится на подорожник.
А внутри той самой повозки
Едет клоун — брюки в полоску.

У него богатства немного.
Разве что — вот эта дорога.
Разве что — коробочка грима.
Да еще… Но это незримо…

От улыбок он отдыхает.
Раз никто не видит — вздыхает.
Пусть ты даже клоун, но всё же
Ночью погрустить можно тоже.

Утром будет все много проще.
Новый город. Пестрая площадь.
Знают дети: там, где повозка,
Там и клоун — брюки в полоску.

Ах, какой смешной балаганчик!
Фиолетовый баклажанчик!
А о том, что клоун вздыхает,
В городе никто не узнает.

Никому мы не разболтаем
Эту нашу страшную тайну:
Знаем мы, что ночью в повозке
Плачет свечка каплями воска.

Чья же ты, моя Радость, чья? — 
спрашивал я у Ручья.
Воды его журчали,
так и не отвечая, —
чья же ты, моя Радость, чья?

Чья же ты, моя Радость, чья? — 
Северный Ветер, отвечай!
Но белокурый Ветер
так мне и не ответил —
чья же ты, моя Радость, чья?

Можно прожить сто лет,
можно пройти весь свет,
можно кричать до хрипа —
только ответа нет.

Чья же ты, моя Радость, чья? — 
мне расскажи-ответь Свеча.
Молча свеча горела,
словно ей нету дела, —
чья же ты, моя Радость, чья?

Чья же ты, моя Радость, чья?
Песенка родилась в ночах…
Вот уж она и спета.
Только всё нет ответа —
чья же ты, моя Радость, чья?

Ветер, Свеча, Ручей,
Голос среди ночей
только в ответ смеются:
— Сам-то ты чей?
…Ничей.

Ты зовешь его, наверное, «Ясень».
Говоришь ему: «Смотри, вот и осень!»
И ответ твой — он давно уже ясен:
Мы с тобой не повстречаемся вовсе.

Я на рынке не потребую сдачу.
Я куплю себе ведро спелой вишни.
Я давлю ее губами и плачу,
Что и в этот раз для счастья я лишний.

Вот и стаяло погожее лето,
Как в кармане шоколадная плитка.
Я пою еще, но песенка спета!
Ты — последняя, как видно, попытка.

Мне не встретить уж июльских закатов,
Не услышать соловьиного свиста…
Но чтоб в этой жизни выжить мне как-то —
Напеваю я мелодию твиста.

И мотивчик этот — правда! — прекрасен…
Раз— два— три— четыре— пять— шесть— семь— восемь…
Ты зовешь его, наверное, «Ясень».
Говоришь ему: «Смотри, вот и осень!»

Я уж как-нибудь там да успокоюсь!
Буду в Будду верить или же в Вишну.
А пока что — черт возьми, что такое?! — 
Я реву и ем за вишнею вишню.

Ты зовешь его, наверное, «Ясень»…
Говоришь ему: «Смотри, вот и осень…»
И ответ твой — он давно уже ясен:
Мы с тобой не повстречаемся вовсе.

Но на гибкую пластиночку голос
Запиши. И — если вспомнишь — то вышли!
Что прибавится? Седой один волос.
Что останется? Во рту — привкус вишни…

Это сок вишневый, а не кровь.
Это не похоже на любовь.
Даже то, что происходит вновь, —
Кажется не новым.
Пусть они и схожие на вид,
Ты на палец с силой не дави —
В ранке нет ни капельки крови.
Только сок вишневый.

Ночь с тобой берем мы на измор.
Тлеет наш привычный разговор.
К окнам липнет снега мокрый сор.
Кто тут виноватый,
Если друг без друга можем жить?
Что это? Любовь? Ну, не скажи…
Если больно — к ранке приложи
Комья снежной ваты.

Что ж, пускай любовь и не жива —
Надо нам декабрь переживать,
Надо как-то зиму зимовать,
Год отметить новый…
И без слез любовь на две делить,
белой тканью стол наш застелить.
И на скатерть новую пролить
Красный сок вишневый…

Южный город. Пыльный город. Почта около вокзала.
Да закрытый на три года краеведческий музей.
Да гостиница, в которой ресторан с банкетным залом.
Да потрепанная книжка с телефонами друзей.

Перечеркнуто здесь небо, словно грифелем, стрижами.
Я слежу за их полетом, распахнув в жару окно.
Южный город, пыльный город, я теперь твой горожанин.
Привыкаю. Привыкаю. Вот привык почти что… Но…

Только стает снег черемух — выпадает снег сирени.
Лишь во сне держу в ладонях настоящий мокрый снег.
Он становится под утро строчками стихотворений.
Но нужны они кому-то тоже только лишь во сне.

Ничего! Пройдет неделя, месяц, год — жизнь лучше станет,
Как становится с годами лучше местное вино.
Напишу другие песни вместо песенок для Тани.
Привыкаю. Привыкаю. Вот привык почти что… Но…

Это все я сам придумал: южный город, город пыльный…
Плакать вроде бы нелепо… Все надолго решено.
Южный город, пыльный город, я твой добровольный ссыльный.
Привыкаю. Привыкаю. Вот привык почти что… Но…

Я и сам сейчас не знаю: что мне нужно, что не нужно.
Тополиные метели пыльный город закрутил…

Зачерпни мороз конвертом и пришли в мой город южный…
Это я — как понимаешь — неудачно пошутил.

Зима со знаком плюс.
Дожди в ладонях крыш.
И я еще не сплю.
И ты уже не спишь.
И толстый снеговик
Изрядно похудел.
И грязный грузовик
купается в дожде.

Зима со знаком плюс.
Дрожит свет фонарей.
И я чуть-чуть боюсь
За стайку снегирей.
Никак им не понять —
Куда девался снег?
Живут уже три дня
В нечаянной весне.

Зима со знаком плюс.
Танцуют капли вальс.
На небе нитка бус
Стеклянных порвалась.
Достать бы старый зонт,
— да где ж его найти? — 
Чтоб в мокрый горизонт
Мне до утра уйти.

Зима со знаком плюс.
Скулит дождь за окном.
И я не тороплюсь
Себе признаться в том,
Что вот уже три дня
Нечаянной весны
Я не могу понять,
Что значат эти сны,

В которых красок нет,
В которых дождь и дрожь,
В которых робкий свет,
В которых ты живешь…
Ну кто же мог сказать,
Что я вот так влюблюсь
В дождливые глаза
Зимы со знаком плюс…

Так бывает, что знакомы те места, в которых не был.
Так бывает, что ты прожил непрожитые года.
Вот опять не наглядеться на огромнейшее небо,
Будто мы пришли оттуда и вернемся мы туда…

Обживаем мы с рожденья городов сырые глыбы.
Только что-то прямо к небу разворачивает нас…
Облака плывут по небу, как малиновая рыба.
И оранжевое солнце — как огромный рыбий глаз.

И откуда что берется? Кто придумал краски эти?
Не на каждый из вопросов полагается ответ.
Может, ради этой рыбы мы живем на этом свете…
Может, ради этой рыбы и придуман этот свет…