От вокзала — направо по улочке узкой.
Мимо лавки кондитерской, пальм в старых кадках,
чуть левее по Рю де ля Гар куцым спуском —
в тень маркиз. Дверь со шторами в бархатных складках.
Дальше — к лифту. Портье незаметно кивает:
«Рады, мистер Набоков, что Вы на Ривьере…»
Он стремительно комнату пересекает.
И порывисто — настежь балконные двери.
И в проем заплывает тягучее лето.
Проступает едва контур солнечных линий.
Из возможных цветов здесь осталось два цвета —
Только белый и синий…
Из возможных цветов — лишь над лодкою парус.
Из возможных одежд — только белые с синим.
Не ищи исключений — их здесь не осталось.
Пряный запах смолы синих солнечных пиний.
Только белый и синий над водною гладью,
словно кукольник старый в вертепе чудесном
белый пух облаков безупречно приладил
к раздобытой сапфировой ткани небесной.
Только белый и синий. Два цвета украдкой
вам напомнят забытый какой-то княгиней
бледно-синий цветок в белой книге закладкой.
Только белый и синий…
Из всей прожитой жизни, всего многоцветья,
из всего, что дрожало, звенело, пылало,
что сжигало огнем, что секло жаркой плетью,
было охристым, рыжим, и черным, и алым,
из лолит всех несбывшихся, всех одиночеств,
из бессонниц, в которых, как каторжник беглый,
он метался по кругу, из страшных пророчеств
жизнь два цвета оставила — синий и белый.
Только белый листок с ненаписанной строчкой.
Только грозди безумные синих глициний.
Только белого ветра в горах многоточье.
Только белый и синий…
Только белый и синий… Проснувшись с рассветом,
он из дома уйдет утром в солнечных пятнах,
чтоб искать мотылька нежно-синего цвета.
Для чего? Это даже ему непонятно.
Что там ждет его в белых далеких дорогах —
гениального сноба, поэта, скитальца?
Жизнь бесследно прошла. И осталось немного —
голубая пыльца на сухих белых пальцах…
Вернуться
На главную