***

Пыль кирпичная. Площадь. Вокруг — дома.
Всё могло быть иначе — да вот чума.
Да. Чума и Флоренция. Эти бляди
славный город на выщербине холма
стерли в красную пыль. Так чего же ради
нас застала бесснежная здесь зима?

Кроме нас — никого. Ни людей, ни птиц.
На фасадах — фигуры без рук и лиц.
За фасадами — комнаты с мертвецами.
Со столбов стаи мерзнущих злых волчиц -
все с блудливо оттянутыми сосцами -
близоруко следят за чертой границ.

Кроме нас — никого. Только призрак той,
что носила иисусовый золотой
перстенек. Да сидела над кругом пялец.
Да колола себя. Здесь от той святой
сохранился один лишь засохший палец
перетянутый грязной гнилой тафтой.

Из живых — мы здесь первые за сто лет.
Кроме нас — только бледный зеленый свет
над пустой гулкой раковиной del Campo.
Из живых — только мы. Никого здесь нет.
Никого. Никого. И луна — как лампа —
позволяет теням оставлять свой след.

Здесь зима. Здесь кирпичная пыль. Назад
и вперед нет дороги. Ни стар, ни млад
здесь не жили. А только лишь умирали.
Чтобы выйти за стены из местных врат -
мчатся всадники бешено по спирали
круг за кругом в зовущий их дантов ад.

Здесь зима. И не будет сто лет весны.
Почтальона тень клеит на тень стены
расписание скачек и похоронки.
Мы умрем. А пока что обречены
на ушедших смотреть через дно воронки,
будто смотрим впервые с тобою сны.